Путеводитель вольного путешественника по Галактике - Страница 17

Пленники сидели в Креслах Наслаждения Поэзией — прихваченные ремнями. Вогоны не питали иллюзий по поводу того, как обычно воспринимают их поэтические труды. Поначалу их сочинительские потуги были частью настойчивых требований принимать их как вполне развитую и культурную расу, но теперь единственная причина того, что вогоны продолжали эти занятия, заключалась в их кровожадности.

По лбу Форда Префекта заструился пот, обтекая электроды, прикрепленные к его вискам. Эти электроды тянулись от целой батареи электронных приборов усилителей воображения, модуляторов рифм, стабилизаторов аллитераций и отсекателей параллелизмов — которые все были настроены на самое глубокое ознакомление с поэмой, дабы ни один нюанс мысли автора не ускользнул от слушателя.

Артур Дент сидел и дрожал. Он не имел представления, что происходит, но знал, что в последнее время ему не нравилось все, что происходит с ним, и не похоже было, что что-то переменилось к лучшему.

Вогон начал читать. Он начал читать самый отвратительный отрывок своего сочинения.

— О, секноватый вурлапюк!.. — начал он. Судороги сотрясли Форда — это было еще хуже, чем то, к чему он готовил себя. — Твои соченья мне милы, / Как бляпистые плюквинки распупленной пчелы.

— А-а-а-а! — зарычал Форд Префект, бешено вертя головой, которую пронизывали иглы мучений. Форд едва различал Артура, распластанного в соседнем кресле. Он стиснул зубы.

— Но ты еще пришрякнешь, — продолжал безжалостный вогон, — мой брюклый слюзоплыз. — Он возвысил свой голос до жуткой бесстрастно торжественной ноты. — И хлупко берданешь мне преклявыми зозювками, / Не то я на мелкие цупцики разнесу тебя своими грызлохаплами, не сойти мне с этого места!

— Ы-ы-ы! — взвыл Форд Префект и дернулся в последний раз — усиленная электроникой последняя строчка со всей силы вонзилась ему меж висков. Форд обмяк.

Артур лежал спокойно.

— А теперь, земляшки, — промурлыкал вогон (он не знал, что Форд Префект на самом деле был с небольшой планеты в окрестностях Бетельгейзе, а если бы и знал, то не придал бы этому значения), — я дарю вам очень простой выбор! Либо умереть во внешнем вакууме, либо… — вогон сделал драматическую паузу, — либо рассказать мне, как вам понравилось мое стихотворение!

И вогон откинулся в своем большом кресле в форме летучей мыши, наблюдая за своими пленниками. Он снова изобразил улыбку.

Форд тяжело хватал ртом воздух. Он поворочал онемевшим языком в пересохшем рту и издал жалобный стон.

Артур спокойно сказал:

— Что ж. В сущности, оно мне понравилось.

Форд повернулся к нему с открытым ртом. Такого подхода он еще ни разу не встречал.

Вогон удивленно поднял бровь, которая неплохо прикрывала его нос, а потому была сама по себе вещью нелишней.

— Вот как! — выдохнул он, заметно изумленный.

— Ну да, — продолжал Артур. — На мой взгляд, некоторые детали метафизического образного строя были особенно эффектны.

Форд не сводил с него глаз, медленно пытаясь уложить эту совершенно небывалую идею в голове. Неужели перед ними открывается какая-то возможность вырваться из создавшегося положения?

— Так, продолжай, — попросил вогон.

— Ну… а также… э-э… интересные ритмические ходы, — продолжил Артур, — которые, как мне показалось, обыгрывают… э-э-э… — Артур застрял.

Форд бросился ему на помощь, выпалив:

— Обыгрывают сюрреализм имманентной метафоры… э-э-э… — он тоже застрял, но Артур уже снова был наготове:

— Человечности…

— Вогонности! — прошипел ему Форд.

— О да! Вогонности, прошу прощения, сострадающей души поэта, — Артур почувствовал, что садится на своего конька, — которая прорывается через медиум противоречивости семантической структуры с тем, чтобы сублимировать ее, трансцендировать и разрешить фундаментальные дихотомии Другого, — Артур торжествующе возвысил голос, — и слушатель испытывает глубокое и живое прозрение о… о… э-э… — тут он неожиданно сломался. Форд метнулся выручить его:

— Во все, о чем, собственно, и было стихотворение! — воскликнул он. В сторону он тихо проговорил, — Молодец, Артур, это было классно!

Вогон оглядел их долгим взглядом. На мгновение его мрачная душа была тронута, но он решил: нет. Слишком мало и слишком поздно. Голос его стал похож на кота, точащего когти об синтетическую обивку дивана.

— То есть, вы утверждаете, что я пишу стихи потому, что под маской моей гнусной, подлой, бессердечной личности моя подлинная сущность просто хочет быть любимой? — сказал он. — Я правильно понял?

Форд натянуто улыбнулся:

— Да, именно так, — сказал он. — Ведь в сущности глубоко внутри все мы… ну, вы понимаете…

Вогон поднялся с кресла.

— Так вот, нет! Вы жестоко ошибаетесь, — сказал он. — Я пишу стихи только для того, чтобы потешить свою гнусную бессердечную личность. Я все равно выброшу вас с корабля. Часовой! Отвести пленников в шлюз номер три и выкинуть наружу!

— Как? — вскричал Форд.

Огромный молодой вогон-охранник вошел и вытащил их из кресел своими большими прыщавыми лапищами.

— Вы не имеете права выбросить нас в космос! — кричал Форд. — Мы пишем книгу! Неприкосновенность прессы!..

— Сопротивление бесполезно, — рыкнул на них вогон-охранник. Это была первая фраза, которую он выучил, попав в Вогонские Патрульные Части.

Капитан проследил за ними довольным взглядом и отвернулся.

Артур со всех сил повернулся к нему.

— Я не хочу умирать! — закричал он. — У меня голова болит! Я не хочу попасть на небо с головной болью, я буду нервничать и не смогу насладиться раем!